новое утро стреляет в упор и бережно раны зализывает.
"это жизнь на изломе,этакий жесткий хардкор.
это жизнь" - писал я Элизабет.

"вот ты смотришь в меня, как и раньше,
обжигая, как мексиканский гольфстрим.
говоришь, что устала от фальши
и что лучше б я сдох молодым.
но я молод. треть жизни - ничтожный срок,
это значит, не все потеряно, милая.
ты тяни, тяни свой томатный сок,
я по-любому спасу нас, я честно вырулю.
я не сбегу как трус, как предатель и дезертир,
что б на других континентах помешивать трубочкой лёд.
ты бы знала, как жмёт без тебя этот тесный до одури мир
и как страшно представить, что даже курение не убьет.
я бы все, что имею, Отдал бы только за то,
чтобы ты приходила на завтрак и оставалась до завтра,
чтобы рядом висели твой плащ и мое пальто
и с декабря до июня, с простудного мая до марта-
щётки в стакане и запах сандала на коже.
ты бы крепко любила меня. я тебя,наверное, тоже.
и так много
и много
и много
лет."

ставлю точку. мелким шрифтом-
постскриптум:
"не спеши мне писать ответ.
Безнадежно родная Элизабет,
мне так жаль,
что тебя еще нет".